СОРОК ДНЕЙ  ДО КОНЦА СВЕТА или ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ МОНАСТЫРЯ

сценарий полнометражного документального фильма

       Первый голос: “ТЯЖКО СОГРЕШИЛ ИЕРУСАЛИМ, ЗА ТО И СДЕЛАЛСЯ ОТВРАТИТЕЛЬНЫМ;  ВСЕ ПРОСЛАВЛЯЮЩИЕ ЕГО, СМОТРЯТ НА НЕГО С ПРЕЗРЕНИЕМ… ПОТОМУ ЧТО УВИДЕЛИ НАГОТУ ЕГО; И САМ ОН ВЗДЫХАЕТ И ОТВОРАЧИВАЕТСЯ НАЗАД…» /Книга  Плач Иеремии, 1.8./

Второй голос: «ВЕСЬ НАРОД ЕГО ВЗДЫХАЕТ, ИЩА ХЛЕБА, ОТДАЕТ ДРАГОЦЕННОСТИ. СВОИ ЗА ПИЩУ… ВОЗЗРИ, ГОСПОДИ, И ПОСМОТРИ, КАК Я УНИЖЕН… ОН ОСЛАБИЛ СИЛЫ МОИ.  ГОСПОДЬ ОТДАЛ МЕНЯ В РУКИ, ИЗ КОТОРЫХ НЕ МОГУ ПОДНЯТЬСЯ… ОН ПРЕСЫТИЛ МЕНЯ ГОРЕЧЬЮ, НАПОИЛ МЕНЯ ПОЛЫНЬЮ…”  /Кн. пл. Иер.1.11, 14;   3.15./

Третий голос; «И УДАЛИЛСЯ МИР ОТ ДУШИ МОЕЙ; Я ЗАБЫЛ О БЛАГОДЕНСТВИИ И СКАЗАЛ Я: ПОГИБЛА СИЛА МОЯ И. НАДЕЖДА МОЯ НА ГОСПОДА…»  /Кн. пл. Иер.3. 17-18./

Четвертый голос: «ЭТО ЛИ ГОРОД, КОТОРЫЙ НАЗЫВАЛИ СОВЕРШЕНСТВОМ КРАСОТЫ, РАДОСТЬЮ ВСЕЙ ЗЕМЛИ?  РАЗИНУЛИ НА ТЕБЯ ПАСТЬ СВОЮ ВСЕ ВРАГИ ТВОИ, СВИЩУТ И СКРЕЖЕЩУТ ЗУБАМИ, ГОВОРЯТ: «ПОГЛОТИЛИ МЫ ЕГО, ТОЛЬКО ЭТОГО ДНЯ И ЖДАЛИ МЫ, ДОЖДАЛИСЬ, УВИДЕЛИ!» /Кн. пл. Иер. 2.15-16./Пятый голос: «НАСЛЕДИЕ НАШЕ ПЕРЕШЛО К ЧУЖИМ, ДОМЫ НАШИ — К ИНОПЛЕМЕННЫМ; МЫ СДЕЛАЛИСЬ СИРОТАМИ, БЕЗ ОТЦА;   МАТЕРИ НАШИ — КАК ВДОВЫ…  НАС ПОГОНЯЮТ И МЫ РАБОТАЕМ… ПРЕКРАТИЛАСЬ РАДОСТЬ СЕРДЦА НАШЕГО; ХОРОВОДЫ НАШИ ОБРАТИЛИСЬ В СЕТОВАНИЕ. УПАЛ ВЕНЕЦ С ГОЛОВЫ НАШЕЙ; ГОРЕ НАМ, ЧТО МЫ СОГРЕШИЛИ…» /Кн. пл. Иер. 5.2-5,15./

Толчками-кадрами в этом проезде–наезде-наплыве сквозь рев ленин­ского — хроника “Грехопадения 17-го” — два-три коротких кадра.

Шестой голос: «ОТЦЫ НАШИ ГРЕШИЛИ: ИХ УЖЕ НЕТ, И МЫ НЕСЕМ НАКАЗА­НИЯ ЗА БЕЗЗАКОНИЯ ИХ…»./Кн. пл. Иер. 5,7/ “КАК СДЕЛАЛАСЬ БЛУДНИЦЕЮ ВЕРНАЯ СТОЛИЦА, ИСПОЛНЕННАЯ ПРАВОСУДИЯ! ПРАВДА ОБИТАЛА В НЕЙ, А ТЕПЕРЬ — УБИЙЦЫ… КНЯЗЬЯ ТВОИ — ЗАКОНОПРЕСТУПНИКИ И СООБЩНИКИ ВОРОВ; ВСЕ ОНИ ЛЮБЯТ ПОДАРКИ И ГОНЯЮТСЯ ЗА МЗДОЮ; НЕ ЗАЩИЩАЮТ СИРО­ТЫ, И ДЕЛО ВДОВЫ НЕ ДОХОДИТ ДО НИХ…» /Ис. 1,21-23./ Седьмой голос: «ДА НЕ ОБОЛЬЩАЮТ ВАС ПРОРОКИ ВАШИ… И ГАДАТЕЛИ ВАШИ; И НЕ СЛУШАЙТЕ СНОВ ВАШИХ… ЛОЖНО ПРОРОЧЕСТВУЮТ ОНИ… ИБО ТАК ГОВОРИТ ГОСПОДЬ: КОГДА ИСПОЛНИТСЯ ВАМ В ВАВИЛОНЕ СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ, ТОГДА Я ПОСЕЩУ ВАС И ИСПОЛНЮ ДОБРОЕ СЛОВО О ВАС, ЧТОБЫ ВОЗВРАТИТЬ ВАС НА МЕСТО СИЕ… ЧТОБЫ ДАТЬ ВАМ БУДУЩНОСТЬ И НАДЕЖДУ (камера приближается уже к воротам монастыря). И ВОЗЗОВЕТЕ КО МНЕ, И Я УСЛЫШУ ВАС; И ВЗЫЩЕТЕ МЕНЯ И НАЙДЕТЕ, ЕСЛИ ВЗЫЩЕТЕ МЕНЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ВАШИМ…» /Иер. 29. 8-13./

Все эти голоса были мужские (хотя и разные, но мужские, — дабы не нарушать ветхозаветную строгость пророков), но последний голос, восьмой, пусть будет голос детский. И так же толчками-предупреждениями пусть вспыхивают узнаваемые кадры: Карабах, Дубоссары, Буденновск, Сараево, Грозный, Косово…

Восьмой голос: «И НАЧАЛ ИОНА ХОДИТЬ ПО ГОРОДУ И ПРОПОВЕДОВАЛ, ГОВОРЯ: ЕЩЕ СОРОК ДНЕЙ И НИНЕВИЯ БУДЕТ РАЗРУШЕНА!.. ТАМ ПОЖРЕТ ТЕБЯ ОГОНЬ, ПОСЕЧЁТ ТЕБЯ МЕЧ, ПОЕСТ ТЕБЯ КАК ГУСЕНИЦА… КУПЦОВ У ТЕБЯ СТАЛО БОЛЕЕ; НЕЖЕЛИ ЗВЕЗД НА НЕБЕ; НО ЭТА САРАНЧА РАССЕЕТСЯ И УЛЕТИТ. КНЯЗЬЯ ТВОИ — КАК САРАНЧА, И ВОЕНАЧАЛЬНИКИ ТВОИ — КАК РОИ МОШЕК, КОТОРЫЕ ВО ВРЕМЯ ХОЛОДА ГНЕЗДЯТСЯ В ЩЕЛЯХ СТЕН, И КОГДА ВЗОЙДЕТ СОЛНЦЕ, ТО РАЗЛЕТАЮТСЯ, И НЕ УЗНАЕШЬ МЕСТА, ГДЕ ОНИ БЫЛИ. СПЯТ ПАСТЫРИ ТВОИ… ПОКОЯТСЯ ВЕЛЬМОЖИ ТВОИ… ЕЩЕ СОРОК ДНЕЙ И НИНЕВИЯ БУДЕТ РАЗРУШЕНА! И ПОВЕРИЛИ НИНЕВИТЯНЕ БОГУ, И ОБЪЯВИЛИ ПОСТ, И ОДЕЛИСЬ ВО ВРЕТИЩЕ, ОТ БОЛЬШОГО ИЗ НИХ ДО МАЛОГО… И КРЕПКО ВОПИЯЛИ К БОГУ И ЧТОБЫ КАЖДЫЙ ОБРАТИЛСЯ ОТ ЗЛОГО ПУТИ СВОЕГО… КТО ЗНАЕТ, МОЖЕТ БЫТЬ ЕЩЕ, БОГ УМИЛОСЕРДИТСЯ И ОТВРАТИТ ОТ НАС ПЫЛАЮЩИЙ ГНЕВ СВОЙ, И МЫ НЕ ПОГИБНЕМ!… ЕЩЕ СОРОК ДНЕЙ…» /Ио. 3.4-9. Наум. 3.15-1/

  Возникает название фильма: «СОРОК ДНЕЙ» — на фоне входящих в монастырь людей, идет и идет поток, не очень густой…  Изображение уходит в затемнение.

Из него возникает обыкновенная московская квартира, раннее утро, обыденные кадры, каких мы видели множество.

Зарядка на балконе, завтрак на кухне, незначащие разговоры. Один за другим обнаруживаются все члены семьи. Тут должен быть кто-то из стариков, и муж, и жена, и дети: один — школьник, другой – младенец… /Взглядом каждого из них должен быть дан один из эпизодов фильма./ Все, «как у людей». Для этого фильма нам не надо особенных судеб, ярких биографий. Единственная задача, чтобы зрители могли поверить, что эти люди — такие же, как они, все знакомо и все привычно. Даже маршруты дня: автобус, метро, проходная… 

Мы должны в течение фильма пунктирами проследить, как прокладывает каждый из членов этой семьи в этих скрещениях московских улиц и переходов среди тысяч других таких же людей свою тропку через весь день, через детский сад — на работу — в столовую — в магазин — киоск — аптеку и снова — к этому каменному пятачку, затерянному в огромном городе, но для них особенному, где их тропки в конце дня пересекаются снова, и снова завязываются на очередной узел, и узелков таких среди дней и лет накапливается множество – на целую жизнь – жизнь вместе – и как это страшно, когда эта сеть обрывается — смертью или ненавистью! (ненавистью даже страшнее, непоправимее).

Так сквозь день, сквозь годы, сквозь тысячи лиц и событий соединяются жизни — в ОДНУ ЖИЗНЬ — и наши герои, может быть, даже не ведают, не очень об этом задумываются — что соединяются-то они (если соединяются) с – Богом, их Создателем и Творцом.

Что? Создателем?… М-м-м, ну возможно… Конечно, не без этого…

«А вообще-то, лично я могу прожить и без Бога, ей-богу!»Такова жизнь, ее ощущение пока еще у большинства наших соотечественников, граждан Новой Ниневии /или Вавилонии? Или Гоморры?/ Дай Бог — заколдованного Китежа! Не расколдовать только его одними золотыми куполами, да хоругвями, да пасхальными открытками — в жизни или на экране. Все это уже было у России в изобилии и в одночасье отнялось, дабы не на внешнее она уповала. Не возродиться ни Святой Руси, ни  Великой России, пока в душах людей не явится явно этот вопрос: «Зачем мне Бог?» и не ответит душа наша, радостно и со слезами: «Не могу без Него. Он есть моя Жизнь».

Поэтому-то нам и надо взять обычную семью, где еще не только этого ответа, но даже нет и вопроса — мы его ей и поставим. Пусть живет эта семья где-то недалеко от монастыря, так что колокольные звоны для нее — домашняя музыка. Из окна видны люди, идущие на службу, одинокие монахи, которых сокрывают собой крепостные стены…Иногда кто-то из членов семьи поглядывает на весь этот     б л и з к и й,     но бесконечно         д а л е к и й  мир. И в конце фильма, может быть, мы увидим, что ближе всего и понятнее он самому маленькому, который толком-то еще и не говорит даже, только тянет ручку и что-то лепечет, «да там Бог живет, Бог!» — и подсказывает ему, и соглашается с ним мама. Она говорит это для самой себя — полушутя. Конечно, Бог, как и Дед Мороз, очень важные вещи при воспитании детей. «да и вообще, я уважаю… Кто-то из наших предков, может быть, ходил сюда на богомолье, да и я иной раз зайду… Душа как-то успокаивается, красиво, музыка… Зачем это разрушали, кому было нужно?” Таким теплохладным к вере людям странно, наверное, услышать, что те, кто гнал Церковь, могут оказаться ближе и дороже Богу, подобно апостолу Павлу, чем вот эта вот: «я уважаю, но мне Он не нужен».

»ЗНАЮ ТВОИ ДЕЛА; ТЫ НИ ХОЛОДЕН, НИ ГОРЯЧ; О, ЕСЛИ БЫ ТЫ БЫЛ ХОЛОДЕН, ИЛИ ГОРЯЧ! НО, КАК ТЫ ТЕПЛ, А НЕ ГОРЯЧ И НЕ ХОЛОДЕН, ТО ИЗБЛЮЮ ТЕБЯ ИЗ УСТ МОИХ… НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ТЫ НЕСЧАСТЕН, И ЖАЛОК И НИЩ, И СЛЕП, И НАГ… ГЛАЗНОЮ МАЗЬЮ ПОМАЖЬ ГЛАЗА ТВОИ, ЧТОБЫ ВИДЕТЬ. КОГО Я ЛЮБЛЮ, ТЕХ. ОБЛИЧАЮ И НАКАЗЫВАЮ. ИТАК, БУДЬ РЕВНОСТЕН И ПОКАЙСЯ. СЕ, СТОЮ У ДВЕРИ И СТУЧУ: ЕСЛИ КТО УСЛЫШИТ ГОЛОС МОЙ И ОТВОРИТ ДВЕРЬ, ВОЙДУ К НЕМУ, И БУДУ ВЕЧЕРЯТЬ С НИМ, И ОН СО МНОЮ… ИМЕЩИЙ УХО ДА СЛЫШИТ…» /Откр. 3.15-22./

Примерно в таком же состоянии многие  русские люди сегодня, крестившиеся и не крестившиеся. Вот ТИГАНОВЫ, Александр Иванович, и Татьяна Яковлевна. (Всё, о чем я узнал от них в те давние годы, разумеется, нуждается в обновлении. И очень может быть, режиссеру придется искать для фильма иных героев. С учетом новых домов, выросших вокруг монастыря, найти полноценную замену найденным ранее героям будет задачей вполне выполнимой.) Тигановы живут на улице большевички Стасовой, как раз напротив входа в Донской монастырь, в стандартной панельной башне. С их балкона весь монастырь как на ладони. В скромной двухкомнатной «малометражке» все узнаваемо: и календарь на стене с японской красавицей, и кошечки в цвете, и Алла Пугачева, и красный угол с иконами и лампадкой, оставшийся от покойной матери Татьяны Яковлевны. Та в Бога верила, потихонечку — всю жизнь, а как на пенсию вышла, так стала часто ходить в «церкву», даже стала там прирабатывать, дочь говорит, что в “алтаре”. Сама Татьяна Яковлевна к вере относится, как она выразилась «очень положительно». Бывала, и не раз, и в монастыре, и на службе, свечку поставит, помолится. «А когда тут плащаницу выносили /она так назвала раку с мощами Святителя Тихона, когда ее переносили из малого собора в большой/, тут столько народу было, патриарх приезжал, мы с мужем тоже, конечно, были, съемка была… Потом весь вечер просидели у телевизора, смотрели, не покажут ли нас? В программе “Время” показали немного, но мы себя не увидели, обидно, да?…»  Милая женщина, секретарша у какого-то большого начальника, — для нее церковь пока — это “красивое, хорошее, нужное” — ЧТО-ТО.   Что-то вроде театра, классической музыки, не очень понятное, но кто-то любит, «я уважаю».  “Скоро на пенсию выходить – вот, может, тогда…” А муж ее, Александр Иванович, — уже на пенсии, и что?  «Так ведь еще пока работает — через трое суток на четвертые, и строимся. Знаете, сколько сил уходит на дачу!» Александр Иванович — инженер-подполковник. Коммунист, конечно (“но все это в прошлом”), космосом всю жизнь занимался, на Байконуре жили. А теперь вот на предприятии возглавляет дежурную охрану, работа для дачи очень удачная. Пенсия плюс зарплата — хватает. Они во втором браке — каждый. От первого у Александра Ивановича двое детей, оба офицеры, служат в Москве, Андрей и Владик, 30 и 24 года, майор и старший лейтенант. «Владик, помню, первый купил крестик, вместе сходили, в монастырь, я там договорилась, когда привезут серебряные, чтоб отложили. Тогда еще -200 рублей стоили, сейчас-то… А потом через некоторое время Владик просит еще один. Ну тоже достала, не спросила даже для кого, а потом смотрю: на Андрюше он, значит – для старшего брата… Пусть, — я одобряю. И внуки крещеные, конечно”.

Конечно, не дай Бог принять нам в фильме обличительный тон — мы-то кто такие, пророки что ли? Эти слова о теплохладности относятся и к нам, и поэтому интонация общения с героями и со зрителями должна быть иной, не назидающей, а доверительной, исповедальной. Тут, пожалуй, уместными были бы и какие-то личные признания. Общие наши с героями размышления – “о самом главном”. С нашей стороны должен быть разговор церковных людей со своими еще не воцерковленными братьями, без всякого фарисейства «посвященных» и “избранных”. Мы почти все движемся рядом, вместе, по этой кругу веры-неверья, то и дело выходя за него из-за суеты и всяких соблазнов, то снова попадая в его благодатное поле. Как в той знакомой детской игре — «холодно-горячо»…

«Смогла ли бы я без Бога прожить?» – молчание, растерянная улыбка… «Без Бога как бы не то, чего-то как бы не хватает… А вообще-то, наверное, смогла бы… Ой, давайте всё, закончим, сейчас «Санта Барбара»... /изумление/ Как, вы не смотрите? У нас все с работы бегут, чтобы успеть… Представляете, такие короткие серии стали; безобразие! Бежишь, торопишься, а там — 15 минут! Мы уже, возмущенные, на работе подписи собираем. Что это такое, подумайте, несешься через весь город, а тебе — 15 минут — нате !!!»…

Что же сделалось такое с нами, с людьми русскими, что чужие фальшивые страсти волнуют и тянут нас к себе, а своя жизнь, родная, великая, рядом, вот тут, на наших глазах совершающаяся, оставляет нас теплохладными! Пожар, остановившийся перед чудотворными иконами, перед алтарем, где на Престоле Святые Дары хранились, так что приехавшие пожарники сильно удивились — эта реальность не задевает нас! На каждой литургии происходит чудо, которое не может вместить в себя Вселенная — но для нас это сказка, «хорошая, полезная, красивая», однако куда ей, — до “Санты Барбары”…

Эта история обретения в Донском монастыре мощей святителя Тихона, Патриарха Всероссийского, хорошо известна благодаря книге «Несвятые святые» митрополита Тихона (Шевкунова). Есть и съемки и фотографии следов пожара, благодаря которому и состоялось то драматическое обретение. Но в нашем сюжете важна эта деталь — этот абзац в книге:

«Выяснились и обстоятельства, благодаря которым пожар так быстро обнаружился. Одна из наших прихожанок, живущая напротив Донского монастыря, имела обыкновение читать вечерние молитвы на балконе. Она-то и увидела вспышку в окне храма и сразу позвонила в пожарную часть.»

«8 ноября 1991 года в Малом Донском соборе случился пожар, все внутри храма сгорело, остался нетронутым лишь алтарь. Пожарные были потрясены: стремительно катившийся к алтарной преграде огонь замер, отчеркнув ровную границу. Они недоуменно допытывались у монахов: “Ну почему же вот огонь идет и вдруг останавливается, это все равно что бикфордов шнур, совершенно непонятно”. И на объяснение, что на Святом Престоле лежат запасные Дары, снова возражали: “Ну это ладно, но почему огонь-то не пошел никак?” Позже двое из офицеров пожарной охраны стали прихожанами этого храма.«

Двое — из скольки десятков? Почему чудо на кого-то действует, воспламеняя в его сердце веру, а для других, казалось бы тот же самый благодатный огонь, в той же самой реальности чуда явленный, для них он ничего особенного не значит и внутри них ничего не меняет — почему?

Об этом даже наука говорит, та же физика — в этом таинственном письме, написанном для нас нашим Творцом в виде физических явлений и законов. Например, цепная реакция фазовых переходов: так лёд становится паром. Так окаменевшие от грехов сердца возгреваются — одно от другого — и народ обретает веру, и град Китеж всплывает из холодных вод ледяного безмолвия и безверия. И является Слово — почти как Ежик в тумане.

Возможен такой монтаж: от фальшивых слез на телеэкране к слезам, пусть скрытым, внутренним, но настоящим: у каждого верующего сегодня есть такие знакомые, есть они и среди прихожан Дон­ского монастыря, и их предстоит нам найти, главная молитва которых о близких, еще не пришедших к вере. «Сын мой пьет, пропадает, Господи, сколько я слез проплакала, сколько поклонов перед святыми иконами совершила — спаси его и помилуй, приведи к Себе, дай ему веру в сердце…»

«Труден путь к Богу!” — говорит Тихон Иванович, смотритель в большом соборе Донского монастыря, поставленный отцом Агафадором при мощах дважды тезоименного с ним Святителя — и Тихон, и в миру – Василий Иванович! А фамилия нашего ТихонаТак вот что рассказывает про себя наш Тихон Иванович. Именно эта фраза “труден путь к Богу” и стала для него спасительной и поворотной. Воспитывался он не в верующей семье и стал захаживать в церковь, когда было уже около 30.

— Крестился, года три жил церковной жизнью, а потом — закрутило, в храм не могу, ни ногой… И вот однажды, было это в 1973 году, все-таки зашел в Воскресенский собор, ну этот, большой — в Сокольниках. Зайти-то, кое-как зашел, а крутит. Пять раз подходил к чудотворной иконе приложиться — там Иверская, чудотворная — отводит, закипает что-то в груди, ропот какой-то — не могу, отхожу к порогу обратно. Стою так, и уже думаю уходить, вдруг кто-то так осторожно за локоть меня берет. Оборачиваюсь — старушонка, маленькая, сухая. И так говорит сочувственно «Труден путь к Богу, милый, труден!… Не горюй и не сомневайся, самолет-самолет, земля, и сердце раскроется, сегодня есть, а завтра нет…” Как будто заговаривается. Я ей отвечаю: «Не понимаю тебя, бабушка, чего ты говоришь». “Ничего, милый, поймешь, труден путь к Богу, а люди злые-злые” — и отошла. Я поворачиваюсь к алтарю и чувствую: отпустило.

Легко стало подойти. Подошел, приложился к иконе, на сердце как-то покойно… Думаю, надо найти старушку, поблагодарить, чувствую, это она мне своей бессвязной речью помогла… Не нашел. А потом, недели через три… А работал я тогда водителем на пожарной машине – вызов, по тревоге. На аэродром. Приехали – рядом с ним авария. «Ил-18» при взлете грохнулся. Цепляем крюками за обшивку и машиной растаски­ваем, раздираем листы алюминия и достаем из самолета трупы. И вот вышел я из машины, достают одного, как будто японца, а у него вся грудь распорота и вижу: сердце — обнаженное. И как молния: «самолет – самолет — земля и сердце раскроется…» – вспомнил! И уж не знаю, о каком сердце она говорила — этого мертвого японца или о моем, ожившем. Потому что в этот момент оно действительно как бы раскрылося и в него вошла вера: Бог есть! Это не что-то там постороннее, абстрактное, а самое реальное, что меня напрямую касается! И хоть страшно, и трупы, и тут еще комиссии, бегают, кричат, ругаются, Гришин приехал, он тогда Москвой командовал, а меня уже это все как бы и не касалося, потому что знаю теперь, наверняка, что Бог есть, и Он меня спасает, даже через эти ужасы… Труден путь к Богу, ох — труден! А почему? Почему не легко, весело, играючи? Потому что далеко от Него ушли, грехами обросли, глухими стали, слепыми, — как Ему до нас достучаться! — «А люди злые – злые” – и эти слова пришлось потом вспомнить не раз…

“ДУШЕ МОЯ, ДУШЕ МОЯ, ЧТО СПИШИ, КОНЕЦ ПРИБЛИЖАЕТСЯ…”

А русские мужики тоже «время не теряют» — рядом с монастырской стеной два ряда гаражей под развесистыми липами. Чинят моторы, порожнят стаканы — хоть застой, хоть перестройка, хоть революция или там путч какой — тут идет своя жизнь, почти вечная… Почти!..

«ОХ, ОХ! ГОРЕ, ГОРЕ! КАК СЛЕ3ИТ ДУША ПРИ СМЕРТИ, ВОЗВОДИТ ОЧИ К АНГЕЛАМ, ПРОТЯГИВАЕТ РУКИ К ЛЮДЯМ, ЖАЛОСТНО МОЛИТСЯ, НО НЕ ПОЛУЧАЕТ ПОМОЩИ; ВОИСТИНУ СУЕТА ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ! ОХ, ОХ! ГОРЕ, ГОРЕ! УЖАСНО И СТРАШНО ВСЕМ, КОГДА ДУША НАСИЛЬСТВЕННО ОТ ТЕЛА РАЗЛУЧАЕТСЯ: ДУША С ПЛАЧЕМ ОТХОДИТ, А ТЕЛО ЗЕМЛЕ ПРЕДАЕТСЯ… О, ЧЕЛОВЕК! ЕСЛИ И СТО ИЛИ ТЫСЯЧУ ЛЕТ ПОЖИВЕШЬ НА ЭТОМ СВЕТЕ ВО ВСЯКОЙ ПИЩЕ И НАСЛАЖДЕНИИ, УПИТЫВАЯСЬ, КАК ТЕЛЕЦ, И ПРИХОРАШИВАЯСЬ, КАК ЛИСА; КОГДА ЖЕ ПРИДЕТ СТРАШНАЯ СМЕРТНАЯ КОНЧИНА, ЗА ЕДИНЫЙ ДЕНЬ ПОКАЖЕТСЯ ВСЯ ЖИЗНЬ НАША, И ВСЯКОЕ ПРЕСЫЩЕНИЕ И УКРАШЕНИЕ ИСЧЕЗНЕТ БЕССЛЕДНО, КАК ЦВЕТ ТРАВЫ, СКОРО ОПАДАЮЩИЙ… О, ЧЕЛОВЕК! СЛЫШАЛ ЛИ О БЕСКОНЕЧНОЙ РАДОСТИ? ЧТО НЕ ПОДВИЗАЕШЬСЯ, ЧТО В МОЛВЕ И СУЕТЕ ГУБИШЬ ВРЕМЯ ЖИЗНИ? ПОСЛЕ ДРУГОГО НЕ НАЙДЕШЬ, ХОТЯ БЫ И СО СЛЕЗАМИ ПОИСКАЛ… ОКО НЕ ВИДЕЛО, УХО НЕ СЛЫШАЛО И НА СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕКУ НЕ ВСХОДИЛО ТО, ЧТО УГОТОВАЛ БОГ ЛЮБЯЩИМ ЕГО. О, ЧЕЛОВЕК! СЛЫШАЛ ЛИ ТЫ О МУКАХ? ЧТО НЕ ТРЕПЕЩЕШЬ И НЕ УЖАСАЕШЬСЯ? …» /пр. Паисий Величковский «Крины сельные» сл. 3./

О, человек! как промыслительно или кощунственно устроил ты это соседство: — за стеной монастыря — крематорий, воздвигнутый на месте снесенного храма — символ огня адского, печей сатанинских.

Крематорий – кафедра безбожия” – под таким лозунгом журнал “Революция и церковь” объявил в 1920 году конкурс на проект крематория… Наблюдать за кремацией считалось прогрессивным занятием – это было сродни походу в экспериментальный театр В. Мейерхольда. 

Любоваться «огненными церемониями» ездили литераторы, художники, артисты революционной эпохи. Корней Чуковский посещал крематорий вместе с 13-летней дочерью. В его дневниковой записи можно прочесть такое: “«В печи отверстие, затянутое слюдой, – там видно беловатое пламя – вернее, пары – напускаемого в печь газа. Мы смеемся, никакого пиетета. Торжественности ни малейшей. Всё голо и откровенно. Ни религия, ни поэзия, ни даже простая учтивость не скрашивает места сожжения. Революция отняла прежние обряды и декорумы и не дала своих. Все в шапках, курят, говорят о трупах, как о псах. <…> Наконец молодой строитель печи крикнул: “Накладывай!” Похоронщики в белых балахонах схватились за огромные железные щипцы, висящие с потолка на цепи, и, неуклюже ворочая ими и чуть не съездив по физиономиям всех присутствующих, возложили на них вихляющийся гроб и сунули в печь, разобрав предварительно кирпичи у заслонки. Смеющийся Грачев очутился в огне. Сквозь отверстие было видно, как горит его гроб – медленно (печь совсем холодная), как весело и гостеприимно встретило его пламя. Пустили газу – и дело пошло еще веселее. Комиссар был вполне доволен: особенно понравилось всем, что из гроба вдруг высунулась рука мертвеца и поднялась вверх. “Рука! рука! смотрите, рука!” <…> Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: “Раскололся череп”, “Загорелись легкие”, – вежливо уступая дамам первое место».

Это называлось: «Ударим кремацией по ветхозаветным кладбищам». Особые преимущества “огненного погребения”должны были привести к тому, чтобы кладбища заменили бы колумбарии, а крематории заняли бы место кладбищенских церквей.

Появилось «Общество развития и распространения идей Кремации», работало оно совместно с «Союзом воинствующих безбожников» Члены этих обществ получали кремацию в подарок.

Вот новость тех дней: «В Москве состоялось первое собрание учреждённого Общества распространения идей кремации в СССР. Общество объединяет всех сочувствующих этой идее. Годовой членский взнос составляет 50 копеек. Общее собрание решило организовать рабочие экскурсии в крематорий в целях популяризации идей кремации и привлечения новых членов. Газета «Вечерняя Москва», 1927 г.

В путеводителе 1930 года «Москва безбожная» говорилось: «Донской монастырь является пионером по части кремации в СССР!.. Лишь в СССР кремация доступна всем… Московский крематорий за рабочий день может совершить 18 сожжений. Какое облегчение для Москвы!» «У первобытных людей сожжение было религиозным способом погребения, в наши дни оно является антирелигиозным актом! Крематорий – это конец мощам нетленным и прочим чудесам!». Человеческую золу раздавали подмосковным сельхозпредприятиям в качестве калийного удобрения. Разум торжествовал. Но не везде… Вот как поступили с человеком, подписавшим в 1919 декрет о предпочтительности кремации. Аминь!

Первая пробная кремация состоялась в Москве 11 января 1927 года. Для нее отобрали тело бывшего революционного балтийского моряка, а затем московского пролетария и члена ВКП(б) Ф.К. Соловьева. По срочному заказу была изготовлена специальная гипсовая урна для праха, на одном боку которой была пятиконечная звезда, на другом — портрет Соловьева. Было принято постановление считать урну памятником первой кремации в СССР. Ее и сейчас можно увидеть в главном ритуальном зале. Через месяц предварительное испытание кремационных печей было завершено. Руководство коммуального хозяйства рапортовало начальству: «Сжигание трупов и во второй печи дало вполне удовлетворительные результаты. Сухонькая старушка сгорает за 50 минут, люди покрепче — за полтора часа, но долго тлеют кости. Дольше всех горят раковые больные». Официально родственникам было разрешено наблюдать за сожжением их родных и близких. Но это привело к печальным результатам — людям становилось дурно, а один мужчина даже скончался, увидев нечто непредвиденное. И только тогда «могучий таран разрушения вековых предрассудков, снимающий покров таинственности с того, что является естественным завершением для всего органического, живущего на земле», как определили кремацию в одной из попагандистских брошюр, притормозил свою просветительскую работу — разрешение наблюдать желающим за естественным процессом превращения человека в прах было отменено. .

Пусть увидим мы в фильме о “Сорока днях”, отпущенных московской Ниневии, и этот выразительный образ ее современной богооставленной жизни, образ советского умирания — работу фирмы «Ритуальных услуг». От 20 до 30 покойников за день отправляют отсюда — КУДА?…

Если будет в фильме нечто авторское, личное, то всё, что было написано в сценарии про крематорий в начале 90-х, может остаться вместе с документальным рассказом о том, что пришлось автору видетьв те времена, и запечатлеть в этом сценарии. На этом месте ныне снова воссоздан храм — первый в Москве в честь прославленного преп. Серафима Саровского — вместо действующего еще в 90-ые крематория. В нем тогда еще совершался весь ритуал прощания, сжигание тел происходило уже не здесь в центре Москвы, а в крематории на окраине в Косино. В сценарии предполагалась тайная съемка перевозки гробов через всю Москву, перевозки, для непосвященных тоже тайной — в обыкновенном крытом грузовике, в потоке других машин, на обычной скорости. Эта операция производилась дважды в день. Гробы собрались в подвале этого, по сути, уже бутафорского крематория, куда они по очереди много раз в течение дня под музыку торжественно опускались. Наверху был орган, цветы и ковры, внизу поэзия отступала, а проза была поистине захудалой. Этот эпизод в сценарии будет позже, а сейчас стоит вспомнить, как всё происходило в этом советском учреждении в когда-то счастливые для многих советские времена. Для начала сообщим, что последним человеком, кого предали огню именно здесь и кто дымком ушел в декабрьское небо столицы, а прахом, превращенным в пепел, лег в урне, замурованной в Кремлевскую стену, был министр обороны СССР маршал Дмитрий Федорович Устинов — 1984 год.

Погружается гроб в открытый люк крематория.

Вот он, снятый снизу из подвала — медленно опускается гроб под помпезные звуки органа. Здесь стоят “работяги ада”, «гробоносцы», ждут когда лифт опустится до пола, и они перегрузят гроб на носилки на колесиках. Один из них, ВАСИЛИЙ, как всегда по пояс обнажен, (здесь — тепло, хотя печи не действуют).

Покойников в этом крематории уже не сжигают. Рабочие, перегрузив гроб на носилки, откатывают его в сторону, потом составляют на пол, рядом о другими гробами. Мелом пишут номер и оформляют документы. Когда гробов накапливается с десяток-полтора, их погружают в крытую машину. Такой грузовик два раза в день отвозит гробы за город, в большой городской крематорий в Новом Косино. Его пропускная способность — несколько сот гробов в день, сооружение масштабное.

Конечно, очень трудно будет добиться разрешения на съемку, но очень бы нужно! Эта «жизнь после смерти» весьма выразительна. И не в этом страхи, что смерть на потоке. Не в этом для нас главная тоска и не должно быть тут поиска «чернухи». Главный смысл и печаль этого эпизода для нашего фильма заключалось бы в разговоре с рабочими «этой трудной профессии». Василию — 46: крепкое тело, мышцы играют, короткая стрижка с проседью, лицо симпатичное, доброе. Совсем не похож на пропойцу, рядом — 14-летний сын, Димка, похожий на отца живой мальчик. От обоих веет здоровой жизнерадостностью и хорошей человеческой простотой. Но вот слова отца: «Да, за мою жизнь я тысячи покойников проводил, много тысяч, большой город получится покойников. /некоторая рабочая гордость, естественная перед профаном/. Что я думаю о смерти? Да ничего! А что о ней думать, об жизни надо думать, вот что. Мы ни хрена об жизни не думаем, вот всё и идет нараскоряку… Вечная жизнь?… Ха-ха, какая там вечная жизнь, вот зайди посмотри туда, куда мы их отвозим, как это хорошо горит. В печку, в самый жар сунься, ну а потом и потолкуем об вечной жизни!»  Сын улыбаясь: «Ничего там нет после смерти, дяденька! Ничего!» Он говорит это уверенно и авторитетно, и немножко снисходительно на “дядину” наивность. Отец: «Нет, своих я похоронил не здесь, а в земле. Все-таки это как-то посолиднее, по-христиански… Нет, в монастыре здесь ни разу не был, все некогда, то на работу, то с работы… Хотя бы конечно, надо зайти, свечки поставить о своих… Зачем? Так для себя, так-то как-то спокойнее, долг отдал… Конечно, крещеный! /с некоторым опять-таки даже возмущением на сам вопрос./ И сына крестил. А крестик не ношу, шею цепочка натирает, какая-то кожа у меня здесь нежная, что ли, А у него есть, Димка, покажь!…» Сын: «Да это… я снял сейчас… боюсь во сне задушусь…»

Вот так!… /»живет Америка с Европой»!/ Чужие страдания — не вразумляют. Почти никого. Почти никогда.

Сторож крематория Александр Петрович ДРОЗДОВ /в прошлом — машинист поезда, «понавидался я за свою жизнь этих трупов с отрезанными руками, ногами», ныне – пенсионер, и вот подрабатывает/: «Первые два-три дня тяжело, а потом привыкаешь и хоть бы что. У людей – горе, а ты на работе, целый день слезы, а тебя это не касается. Так человек устроен, и про вечную жизнь тут никто не думает, даю • гарантию… Нет, в монастыре не был, вообще-то надо зайти, поглядеть как и что, соседи все-таки! Загляну как-нибудь… Там крестют? Мне надо внучку крестить, уже тепло стало, годик скоро…»

«ЕСЛИ КТО ИЗ МЕРТВЫХ ВОСКРЕСНЕТ — НЕ ПОВЕРЯТ…»

Долго едет машина с гробами в потоке машин. И на Москву за это время можно посмотреть, и на прохожих. Никто не знает, что там в этом грузовике. И время есть, чтобы подумать и послушать эту притчу. И на этом фоне пусть прозвучит, читаемая в храме, в Донском монастыре, а потом звуковым наплывом перелагаемая  с церковно-славянского на русский Евангельская притча о бедном Лазаре:

«НЕКОТОРЫЙ ЧЕЛОВЕК БЫЛ БОГАТ, ОДЕВАЛСЯ В ПОРФИРУ И В ВИССОН И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПИРШЕСТВОВАЛ БЛИСТАТЕЛЬНО /помимо иконографии этого сюжета здесь возможны и кадры «пиршествующих блистательно” в нашем тоскующем граде. И “нищих Лазарей” отыскать в нем ныне нетрудно, как в жизни, так и по уровню отпущенного им ритуального сервиса/. БЫЛ ТАКЖЕ НЕКОТОРЫЙ НИЩИЙ, ИМЕНЕМ ЛАЗАРЬ, КОТОРЫЙ ЛЕЖАЛ У ВОРОТ ЕГО В СТРУПЬЯХ И ЖЕЛАЛ НАПИТАТЬСЯ КРОШКАМИ, ПАДАЩИМИ СО СТОЛА БОГАЧА; И ПСЫ, ПРИХОДЯ, ЛИЗАЛИ СТРУПЬЯ ЕГО. УМЕР НИЩИЙ, И ОТНЕСЕН БЫЛ АНГЕЛАМИ НА ЛОНО АВРААМОВО. УМЕР И БОГАЧ, И ПОХОРОНИЛИ ЕГО. И В АДЕ, БУДУЧИ В МУКАХ, ОН ПОДНЯЛ ГЛАЗА СВОИ, УВИДЕЛ ВДАЛИ АВРААМА, И ЛАЗАРЯ НА ЛОНЕ ЕГО. И, ВОЗОПИВ, СКАЗАЛ: «ОТЧЕ АВРААМЕ! УМИЛОСЕРДИСЬ НАДО МНОЮ, И ПОШЛИ ЛАЗАРЯ, ЧТОБЫ СМОЧИЛ КОНЕЦ ПЕРСТА СВОЕГО В ВОДЕ И ПРОХЛАДИЛ ЯЗЫК МОЙ; ИБО Я МУЧАЮСЬ В ПЛАМЕНИ СЕМ». /Ах, как подошли бы здесь кадры беззаботно жирующих перестроечных нуворишей в тихих роскошных ресторанах, и сжимается сердце от жалости, глядя на их самодовольные взгляды и торжествующий смех!/ НО АВРААМ СКАЗАЛ: «ЧАДО! ВСПОМНИ, ЧТО ТЫ ПОЛУЧИЛ УЖЕ ДОБРОЕ В ЖИЗНИ ТВОЕЙ, А ЛАЗАРЬ ЗЛОЕ;

НЫНЕ ЖЕ ОН ЗДЕСЬ УТЕШАЕТСЯ, А ТЫ СТРАДАЕШЬ. /Богатые тоже плачут!/ и СВЕРХ ВСЕГО ТОГО МЕЖДУ НАМИ И ВАМИ УТВЕРЖДЕНА ВЕЛИКАЯ ПРОПАСТЬ, ТАК ЧТО ХОТЯЩИЕ ПЕРЕЙТИ ОТСЮДА К ВАМ НЕ МОГУТ, ТАКЖЕ И ОТТУДА К НАМ НЕ ПЕРЕХОДЯТ.» /А здесь увидеть бы земную пропасть между “нами” и “ними”; заглядывает нищий, или даже мы со своей камерой, в ресторан, ребята из »Алекса» выставляют — так на земле познаем мы образ мира иного./ ТОГДА СКАЗАЛ ОН: «ТАК ПРОШУ ТЕБЯ, ОТЧЕ, ПОШЛИ ЕГО В ДОМ ОТЦА МОЕГО, ИБО У МЕНЯ ПЯТЬ БРАТЬЕВ; ПУСТЬ ОН ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ ИМ, ЧТОБЫ И ОНИ НЕ ПРИШЛИ В ЭТО МЕСТО МУЧЕНИЯ». АВРААМ СКАЗАЛ ЕМУ: «У НИХ ЕСТЬ ПИСАНИЕ, И ПРОРОКИ ПУСТЬ СЛУШАЮТ ИХ». ОН ЖЕ СКАЗАЛ: «НЕТ, ОТЧЕ АВРААМЕ; НО ЕСЛИ КТО ИЗ МЕРТВЫХ ПРИДЕТ К НИМ, ПОКАЮТСЯ». ТОГДА АВРААМ СКАЗАЛ ЕМУ: «‘ЕСЛИ ПИСАНИЕ НЕ СЛУШАЮТ,  ТО  ЕСЛИ  БЫ   КТО  ИЗ   МЕРТВЫХ     ВОСКРЕС,     Н Е   П О В Е Р Я Т.»  /Лк. 16.19-31./

Из открытых дверей храма доносится дальний троекратный отклик молящихся на еле слышное батюшкино «Христос воскресе!»: — «ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!»

Может быть, отец Андрей Устюжанин, приехав из города Александрова, где он служит, поклониться вместе со своей внучкой святыням Донского монастыря, расскажет на встрече в молодежном клубе при монастыре (а, может быть, лучше в пустом храме, где-то рядом с мощами св. Тихона) о своей матери, Клавдии из Барнаула, которая умерла на операционном столе /»раскрыли: рак в последней стадии, безнадежной — зашили, а она, не приходя в сознание, умерла…»/ а потом в морге ожила, на четвертый день. Пережитое там, за гробом, изменило всю ее жизнь. Воспитала сына в вере… Об этом можно прочесть здесь: https://petr-pavel.kz/o-khrame/novosti/2909-interesnaya-vstrecha и здесь: https://svetlyachok-vtk.livejournal.com/109830.html Там даже в комменариях к этим основным текстам нашлись еще живые свидетели этого чуда, сделавшего из мальчика Андрюши маститого священника.

Или, может быть, кто-то другой, кто будет отмечать чьи-то СОРОК ДНЕЙ в дни, когда будет сниматься фильм, расскажет о себе — как укрепила эта смерть близкого человеку веру его, того, кто остался жить пока на земле. Вера рождается от любви, от невозможности примириться со смертью, со страданиями небытия — своего или близких ему людей. Перелистаем семейный альбом наших героев, тех же ТИГАНОВЫХ. Конечно, традиционный в кино прием, если не штамп, но, может быть, наши общие с ними закадровые размышления о жизни и смерти по-новому могут осветить эти любительские снимки?

Эти люди – многие — уже умерли, и если их души не ожидают нас там, за порогом нашего срока, то жизнь их и наша – случайная гримаса булькающей материи, бессмысленное бормотание вселенского компьютера – бред откуда-то взявшейся во вселенной сивой кобылы.

Однажды автора этого сценария попросили помочь выгрузить на свалку вещи умершего шесть месяцев назад человека. Это юридический срок ожидания претендентов на его наследство. Никто не объявился, да и заключалось оно только в убогой, никому не нужной мебели — развалившийся шкаф, рваная раскладушка, грязная одежда. Человек этот умер от запоя. Четверо волонтеров за двадцать минут очистили его квартиру от всех признаков его бывшей здесь жизни. Никто из этих четверых не знал даже имени хозяина квартиры. А когда собирали, всякую мелочевку в грязную простыню, кто-то из нас обратил внимание на черный пакет. Этот эпизод так и можно назвать: «Черный пакет»…

Мы стояли, молча разглядывая эти фотографии из пакета. И в череде этих плохоньких любительских снимков постепенно начиналось угадываться лицо главного их героя. Жизнь как жизнь — детство, служба в армии, семья, дружеские компании… К а к    н е    б ы л о! У нас этот черный пакет хранится в домашнем архиве. Сохранит ли кто его дальше, мы не знаем. Да и зачем? Разве что — для этого фильма, который — вдруг! — когда-нибудь кто-нибудь возьмется снимать.

Мой знакомый однажды рассказал мне точно такую же историю, но только еще более драматическую. Умерший был писателем, не слишком известным, но членом творческого Союза, когда-то в тридцатые годы выпустившим несколько ныне благополучно всеми забытых книг. За 70 лет трудов накопилась в его доме, а жил он последнее десятилетие один, — гора рукописей, заметок, дневников, и все это они теперь должны были выбросить на свалку. И выбросили. Мой знакомый, сам фотожурналист, в том же инстинктивном движении, что был у меня с этим черным пакетом, захватил сумку с его дневниками и хранит теперь для чего-то в своем доме. Говорят, в Москве есть частный музей дневников неизвестных личностей…

Пожалуй, их можно было бы кусками почитать и в нашем фильме. Особенно если они касаются людей, живших и умиравших именно здесь, в этом круге — «на границе веры-неверья».

И так же вот целые народы и цивилизации исчезали почти бесследно, и значит в ничто обращались их заботы, дела, слезы, надежды?

Снова и снова въезжают в ворота крематория автобусы фирмы «Ритуального сервиса»…

И из ворот — дважды в день грузовики с глухими, обитыми светлой, замызганной жестью кузовами… Их обыденный, хозяйственный вид делает образ смерти ужасающе реальным. И бесстыдным — образ нашей цивилизации. И в деловитом урчания мотора вопиет к небу наша Богооставленность.

Табличка: «ВЫДАЧА УРН» и стрелка. ”Перерыв на обед с 13 до 14”

Торжество жизни? Обед!

В потоке машин по улицам нашего Вавилона, — или Гоморры, или все-таки Ниневии? — едет замызганный грузовик с глухим металлическим кузовом.

Едет в деловом темпе — впереди вторая ездка!…

Первый голос: «ОХ, ОХ! ГОРЕ, ГОРЕ!… О, ЧЕЛОВЕК! ПРИДИ ЖЕ КО ГРОБУ, ПОСМОТРИ ТАМ ЛЕЖАЩЕГО МЕРТВЕЦА… КАК ОН ПУХНЕТ И СМРАД ИСПУСКАЕТ, ПЛОТЬ ГНИЕТ И ИСТЛЕВАЕТ И ЧЕРВЯМИ ПОЕДАЕТСЯ, И ГДЕ ВСЕ ЕЕ НАСЛАЖДЕНИЯ?… ВСЕ ПРОПАЛО И ЧЕРВЯМИ СЪЕДЕНО: ВОТ ИЗ НИХ ОДНИ ВЫХОДЯТ ИЗ УСТ И НОЗДРЕЙ, ДРУГИЕ ИЗ ГЛАЗ И УШЕЙ, ИНЫЕ ИЗ ПРОХОДА, И ВСЁ ИСПОЛНИЛОСЬ БЕЗОБРАЗИЯ И ГНУСНОСТИ… ОХ, ОХ! ГОРЕ, ГОРЕ! ДУША ГРЕШНАЯ, УЖАСНОЕ ВИДЕНИЕ!… СМЕРТЬ ЛЮТАЯ И НЕМИЛОСЕРДНАЯ! КТО МОЖЕТ ИЗБЕГНУТЬ ТЕБЯ?… НИ БОГАТСТВО, НИ СЛАВА, НИ НАСЛАЖДЕНИЕ И ВЛАСТЬ, И НИЧТО ИЗ СЕГО НЕ СОЙДЕТ С НАМИ В ГРОБ, ТОЛЬКО ДОБРЫЕ  ДЕЛА ПОЙДУТ И ЗАЩИТЯТ НАС И ОСТАНУТСЯ С НАМИ ПРЕД БОГОМ…» /преп. Паисий Величковский «Крины сельные» сл.3/

Мамаши с колясками, папаши с собаками — вокруг монастыря скверы, взывающие к прогулкам, тихим беседам и размышлениям…

Говорок, собравшихся у песочницы мам доносит обычные «где купи­ли?» да «сколько стоит?»

Только младенец из коляски смотрит, широко раскрыв глаза и вбирая в себя предстоящую перед ним Тайну мира…

Второй голос: «ИТАК СЛУШАЙТЕ, ЖЕНЩИНЫ, СЛОВО ГОСПОДА И ДА ВНИМАЕТ УХО ВАШЕ СЛОВО УСТ ЕГО; И УЧИТЕ ДОЧЕРЕЙ ВАШИХ ПЛАЧУ, И ОДНА ДРУГУЮ – ПЛАЧЕВНЫМ ПЕСНЯМ. ИБО СМЕРТЬ ВХОДИТ В НАШИ ОКНА, ВТОРГАЕТСЯ В ЧЕРТОГИ НАШИ, ЧТОБЫ ИСТРЕБИТЬ ДЕТЕЙ С УЛИЦЫ, ЮНОШЕЙ С ПЛОЩАДЕЙ. СКАЖИ: ТАК ГОВОРИТ ГОСПОДЬ: И БУДУТ ПОВЕРЖЕНЫ ТРУПЫ ЛЮДЕЙ, КАК НАВОЗ НА ПОЛЕ И КАК СНОПЫ ПОЗАДИ ЖНЕЦА, И НЕКОМУ БУДЕТ СОБРАТЬ ИХ…» /Иер. 9.20-22./

Вместе с гуляющими обходим по кругу Донской монастырь.

После крематория и жилых домов, если по часовой стрелке: КЫР-ПЫР. «Кыр-Пыр» — так называют местные жители завод «Красный про­летарий». С завидным и, должно быть, героическим упорством он продолжает строиться, когда экономика наша, казалось, способна только разлагаться. Машины через ворота туда-сюда. В часы пик – народ. Крановщица в башенном кране, как в застойные времена, возносит над стройкой в светлое небо, как надежду миллионов, как ячейку надежного будущего, будущего, которое не имеет права не быть счастливым, потому что мы — все “созданы для счастья, как птица для полета” — бетонную плиту – гарантию трудового счастья…

Должно быть, монастырь крановщице — как на ладони!

Третий голос: «ТАКУЮ ЗАПОВЕДЬ ДАЛ ИМ ГОСПОДЬ “СЛУШАЙТЕСЬ ГЛАСА МОЕГО, И Я БУДУ ВАШИМ БОГОМ, А ВЫ БУДЕТЕ МОИМ НАРОДОМ, И ХОДИТЕ ПО ВСЯКОМУ ПУТИ, КОТОРЫЙ Я ЗАПОВЕДУЮ ВАМ, ЧТОБЫ ВАМ БЫЛО ХОРОШО…» /Иер.7.23./

Идут на работу…

Идут с работы…

Началась смена…

Закончилась смена…

Четвертый голос: «НО ОНИ НЕ ПОСЛУШАЛИ И НЕ ПРЕКЛОНИЛИ УХА СВОЕГО И ЖИЛИ ПО УПОРСТВУ… СЕРДЦА СВОЕГО… ОЖЕСТОЧИЛИ ВЫЮ СВОЮ, ПОСТУПАЛИ XУЖЕ ОТЦОВ СВОИХ… И СТАЛИ КО МНЕ СПИНОЮ, НО НЕ ЛИЦОМ… И КОГДА БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ ИМ ВСЕ ЭТИ СЛОВА, ОНИ ТЕБЯ НЕ ПОСЛУШАЮТ, И КОГДА БУДЕШЬ ЗВАТЬ ИХ, ОНИ ТЕБЕ НЕ ОТВЕТЯТ. ТОГДА СКАЖИ ИМ: ВОТ НАРОД, КОТОРЫЙ НЕ СЛУШАЕТ ГЛАСА ГОСПОДА БОГА СВОЕГО И НЕ ПРИНИМАЕТ НАСТАВЛЕНИЯ! НЕ СТАЛО У НИХ ИСТИНЫ, ОНА ОТНЯТА ОТ УСТ ИХ…» /Иер. 7.24.26-28./

Возвращается с работы ВАСИЛИЙ, торопится, рядом идет ДИМКА, что-то возбужденно рассказывает отцу — идут в толпе…

Едет в потоке машин обитый светлой жестью фургон…

Пятый голос: «НАРОД МОЙ ОСТАВИЛ МЕНЯ… ОСТАВИЛИ ПУТИ ДРЕВНИЕ… ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ЗЕМЛЮ СВОЮ УЖАСОМ, ВСЕГДАШНИМ ПОСМЕЯНИЕМ, ТАК ЧТО КАЖДЫЙ, ПРОХОДЯЩИЙ ПО НЕЙ, ИЗУМИТСЯ И ПОКАЧАЕТ ГОЛОВОЮ СВОЕЮ. КАК ВОСТОЧНЫМ ВЕТРОМ РАЗВЕЮ ИХ ПРЕД ЛИЦЕМ ВРАГА: СПИНОЮ, А НЕ ЛИЦЕМ ОБРАЩУСЬ К НИМ В ДЕНЬ БЕДСТВИЯ ИХ…» /Иер. 18.15-17./

Идем дальше по кругу вкруг монастыря: районное управление ГАИ, какие-то кавказские лица, жующие жвачку комиссары рынка в кожаных, как когда-то куртках, тихие разговоры, дорогие автомобили… Запах мафии…

Шестой голос: «ЗА ТО ЖЕН ИХ ОТДАМ ДРУГИМ, ПОЛЯ ИХ — ИНЫМ ВЛАДЕТЕЛЯМ, ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ОНИ, ОТ МАЛОГО ДО БОЛЬШОГО, ПРЕДАЛИСЬ КОРЫСТОЛЮБИЮ… ГОВОРЯ: «МИР, МИР!», А МИРА НЕТ…» /Камера скользит по газетному стенду из красного сделавшегося желто-голубым «Комсомольца», при любой окраске преемственно источающего яд в молодые глаза. Укрупнения: «Офицер-бисексуал ищет друга…» «Приворожение. Ясновидение. Курс магии…» «Секс обеспеченным женщинам любого возраста…” «Буду верной мужчине, выезжающему в США…» /СТЫДЯТСЯ ЛИ ОНИ, ДЕЛАЯ МЕРЗОСТИ? НЕТ ОНИ НИСКОЛЬКО НЕ СТЫДЯТСЯ И НЕ КРАСНЕЮТ. ЗА ТО ПАДУТ ОНИ МЕЖДУ ПАДШИМИ… ДО КОНЦА ОБЕРУ ИХ, ГОВОРИТ ГОСПОДЬ… И ЧТО ДАЛ ИМ, ОТОЙДЕТ ОТ НИХ… ЖДЕМ МИРА, А НИЧЕГО ДОБРОГО НЕТ, — ВРЕМЕНИ ИСЦЕЛЕНИЯ, И ВОТ УЖАСЫ…» /Иер. 8.10-13.15./

А дальше — кинотеатр «Алмаз» и в его гранях сверкает вся запредельная гамма сегодняшнего масс-культа…

Седьмой голос: «СКАЗАЛ ТАКЖЕ ИИСУС УЧЕНИКАМ: НЕВОЗМОЖНО НЕ ПРИДТИ СОБЛАЗНАМ; НО ГОРЕ ТОМУ, ЧЕРЕЗ КОГО ОНИ ПРИХОДЯТ. ЛУЧШЕ БЫЛО БЫ ЕМУ, ЕСЛИ БЫ МЕЛЬНИЧНЫЙ ЖЕРНОВ ПОВЕСИЛИ ЕМУ НА ШЕЮ И БРОСИЛИ ЕГО В МОРЕ, НЕЖЕЛИ ЧТОБЫ ОН СОБЛАЗНИЛ ОДНОГО И МАЛЫХ СИХ…» /Лк.17.1./

Гаснет свет в зале кинотеатра, и на экране возникает лик монстра, он ведет за руку малыша…

Дремлет в фойе пожилая билетерша, торопится к входу в зал опоздавший… папа с малышем за руку…

Восьмой голос /детский/: «ДЛЯ ЧЕГО ДЕТЕЙ СВОИХ ПРИНОСИТЕ В ЖЕРТВУ ИДОЛАМ, ДОЧЕРЕЙ СВОИХ ОТДАЕТЕ НА ПОРУГАНИЕ?… ДЛЯ ЧЕГО, ГОСПОДИ ТЫ ПОПУСТИЛ НАМ СОВРАТИТЬСЯ С ПУТЕЙ ТВОИХ, ОЖЕСТОЧИТЬСЯ СЕРДЦУ НАШЕМУ, ЧТОБЫ НЕ БОЯТЬСЯ ТЕБЯ?… /Пробирается опоздавший папа с дитем в кинозале, шаря рукой по стенке, а сами, и отец, и сын уже не отрывают глаз от экрана/. ЖДЕМ СВЕТА, И ВОТ ТЬМА, — ОЗАРЕНИЯ, И ХОДИМ ВО МРАКЕ. ОСЯЗАЕМ, КАК СЛЕПЫЕ СТЕНУ, И КАК БЕЗ ГЛАЗ, ХОДИМ ОЩУПЬЮ; СПОТЫКАЕМСЯ В ПОЛДЕНЬ, КАК В СУМЕРКИ, МЕЖДУ ЖИВЫМИ КАК МЕРТВЫЕ…» /Ис. 63.17, 59.9-10./

Изображение выходит на обобщение: один за другим проходят кадры как бы загипнотизированных людей и толп. Это кинонаблюдения, когда человек идет и смотрит не перед собой, а куда-то в сторону или вверх. /Скажем, на Новом Арбате, где пешеходы идут, глядя здесь на невидимый рекламный экран над улицей./

И теперь уже быстрый монтажный круг по нашему уже бывшему на экране маршруту вокруг монастыря. Только теперь те люди, что попадались нам на пути то здесь, то там, вдали, всколъзь, теперь они на крупных планах один за другим отвечают на один и тот же вопрос о вечной жизни. Мужик в гараже, крановщица, мама с ребеночком, папа…

«Вечная жизнь? А чего мне с ней делать, солить, что ли?»

«Хорошо бы, конечно, но не верится»

«Я лично за вечную жизнь, а кто против?»

«Мафиози» оторопело смотрит и, не ответив, садится в свой «мерседес». Взгляд его полон презрения…

«Ваши веки наливаются тяжестью, приятная теплота заливает ваши руки и ноги. Вы засыпаете… Вы спите!…»

Гипнотизер усыпляет гипнотизируемого. Дело происходит на футбольном поле при пустых трибунах. /Актерская сценка./

«Только мой голос! Теперь откройте глаза. Вставайте. Вы слышите только мой голос. Теперь вы — гипнотизер. Вы прекрасно владеете техникой гипноза и внушения. Я — ваш пациент, гипнотизируйте меня! Заставьте меня поверить в себя.»

И вот происходит нечто странное. Находящийся под гипнозом гипнотизирует гипнотизера! Первый повторяет все пассы и слова второго, и теперь засыпает гипнотизер. Точнее, опять оба. И один во сне командует другому.

«Вы слышите только мой голос! Только мой голос! Вставайте. Откройте глаза. Мир находится перед вами, он — ваш, вы им владеете. Вы верите в себя!»

«Верю. Верую. Вы тоже верите все в меня. Все!»

«Верую и исповедую. Ты –  мой бог!»

В ответ загипнотизированный гипнотизер вскидывает руки. Невидимые толпы на трибунах ревом приветствуют своего кумира.

И тут же хроника: стадион Мюнхена, 1935 год. Восторженные немцы приветствуют, своего фюрера.

«ВСЕ В ЧЕЛОВЕКЕ! ВСЕ ЧЕРЕЗ ЧЕЛОВЕКА! ЧЕЛОВЕК — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!”

Сатин-Качалов в хрестоматийном МХАТовском спектакле.

Толпы, приветствующие вождей на Мавзолее.

Толпы, приветствующие «Скорпиона», «Черный шабаш», сатанинскую металлическую рать…

«С НАМИ — СИЛА!» — рефрен «Звездных войн».

Рефрен американского тоталитаризма.

Кашпировский: Даю установку!

ВСЕ СПЯТ.

ЖИЗНЬ БЕЗ БОГА — ЭТО КОЛЛЕКТИВНЫЙ СОН, ТОЙ ИЛИ ИНОЙ СТЕПЕНИ БЕЗУМИЯ, ТИХОГО ИЛИ ГРОМКОГО.

Возможен ли наш доверительный разговор с нашими героями, с на­шей семьей, на эту тему? Вот Татьяна Яковлевна потчует нас чаем, а гость этого дома, (скажем, послушник из монастыря) мог бы так дальше развивать эту тему: «Так весь мир старается нас усыпить, чтобы мы забы­ли о реальности, о смерти, о силе зла в нас самих. Как же проснуться?… Однажды, когда я еще был студентом, к нам на факультет приезжал гипнотизер. И вот, как это у них водится, стал усыплять. «Веки тяжелеют, глаза закрываются…» И я стал засыпать, а кто-то из моих не поддающихся гипнозу однокурсников, проверяя, уснул ли я или притворяюсь, уколол меня булавкой. Я мгновенно проснулся. Сейчас я бесконечно благодарен этому «проверялыцику», страшно, даже на минуты оказаться в полном духовном подчинении другому. Только начало смерти, дьявол, хочет добиться власти над тобой. Бог дарует человеку свободу, как мы даруем свободу детям, даже скорбя о них. Но Он хотел бы, чтобы мы проснулись. Он каждого будит. Чем? Вот этой “булавкой”: болью, скорбями. Вернуть нас к реальности. Но в нашей воле — откликнуться на это или снова погрузиться в сон, слышать только голос гипнотизера, дьявола, отца лжи…»

Как бы ни вышел этот разговор, но в нем должна возникнуть пауза, тишина, когда каждый задумается о своем.

И пусть в этой тишине прозвучит звон близкого монастырского колокола…

Всякий священник может подтвердить: главная побудительная причина, по которой начинает человек свое воцерковление — это скорбь о близких, особенно о детях и внуках. Что за этой скорбью? Откуда она? От того, что плачет сердце богатого и бедного — если он любит. Так этот мир устроен, что если любовь есть, есть боль, а от боли просыпается человек. Иногда очень медленно, мучительно, с провалами многолетними в сон. Иногда — сразу.

Послушаем тех, кто получил утешение своей боли от Бога у мощей Святителя   Тихона.

Вот бабушка однозначно приговоренного врачами к смерти внука /обширная черепно-мозговая травма/. Можем послушать и удивленных этим случаем врачей…

Вот женщина, уже более 5 лет страдающая мучительными головными болями, вернее, страдавшая, потому что она у мощей получила полное исцеление, так что даже инвалидность была с нее снята врачами…

Вот исцелившаяся от слепоты… Ей предлагали операцию…

У мощей Святителя зафиксировано уже десятки чудесных исцелений. Но не сами по себе исцеления важны в очах Божиих. Это протестантская реклама, расклеенная по Москве /мы ее тоже в фильме можем увидеть/, приглашает на шоу с исцелениями и раздачей подарков, словно забывая слова Спасителя о «роде неверном и прелюбодейном, ищущем знамений и чудес». Не чудо важно, а покаяние, открывающее православному взору «лествицу к Небу». Недаром на Всенощных накануне Богородичных праздников читается парамейя о «лествице Иакова». Мы можем услышать ее в соборе монастыря и наплывами перевести ее на русский:

“…И УВИДЕЛ ВО СНЕ: ВОТ, ЛЕСТНИЦА СТОИТ НА ЗЕМЛЕ, А ВЕРХ ЕЕ КАСАЕТСЯ НЕБА: И ВОТ, АНГЕЛЫ БОЖИИ ВОСХОДЯТ И НИСХОДЯТ ПО НЕЙ. И ВОТ ГОСПОДЬ СТОИТ НА НЕЙ И ГОВОРИТ…»

«…ИАКОВ ПРОБУДИЛСЯ ОТ СНА СВОЕГО И СКАЗАЛ:… КАК СТРАШНО СИЕ МЕСТО! ЭТО НЕ ИНОЕ ЧТО, КАК ДОМ БОЖИЙ, ЭТО ВРАТА НЕБЕСНЫЕ.”

Дом Божий, врата Небесные — вот что находится, среди этой кру­говерти гигантской мясорубки Суеты, называемой ныне Москвой. Но открывается это только в том случае, если человек захочет самого себя сделать Домом Божиим, /каким он и задуман Творцом/, если врата Небесные попытается он обрести в своем сердце.

Человек может быть безразличен к своему бессмертию, но если он хоть кого-то любит, он не может примириться, что любимое существо холостым хлопком прозвучит во Вселенной      и     к а к    н е   б ы л о!

Зачем нам Бог? Затем, что мы, хоть немножко, но любим.

Она есть во многих, хотя бы как горчичное зерно, «самое меньшее из всех зерен», но часто она не знает себя. Не знает, что она – дар, ОТ БОГА: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся».

Линия монастырской жизни, которая служит этой осознающей себя Любви — в молчании, в молитве, в труде, в таинствах — пусть пройдет через фильм тихим пунктиром. Вряд ли нужны тут обширные синхроны, долгие сцены Богослужений. Всего несколько долгих и общих кадров — духовная жизнь таинственна, сокровенна, глубока, как колодец с “далекой водой”. Но эта вода – живая.

Самарянка, с которой беседовал Спаситель у колодца Иакова, чем-то напоминает этих наших жителей, соседей «Небесных врат», что скрыты от них крепостной стеной советского воспитания. Эта женщина из Сихаря что-то слышала о Мессии, как и все самаряне, она была еретичкой, да еще к тому же жила с пятым «сожителем», конечно, без церковного благословения. Но именно ей Спаситель первой доверил Свою тайну.

«ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗНАЛА ДАР БОЖИЙ И КТО ГОВОРИТ ТЕБЕ: «ДАЙ МНЕ ПИТЬ”, “ТО ТЫ САМА ПРОСИЛА БЫ У НЕГО, И ОН ДАЛ БЫ ТЕБЕ ВОДУ ЖИВУЮ. ЖЕНЩИНА ГОВОРИТ ЕМУ: ГОСПОДИН! ТЕБЕ И ПОЧЕРПНУТЬ НЕЧЕМ, А КОЛОДЕЗЬ ГЛУБОК: ОТКУДА ЖЕ У ТЕБЯ ВОДА ЖИВАЯ?…”

Так и мы смотрим на происходящее в стране и думаем невольно: «Тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок » Хорошо, конечно, когда народ верит в Бога, преступности меньше, жить спокойнее, но что Бог-то может сделать с нашей больной экономикой, с засилием политической лжи, с этим нарастающим валом насилия, злобы и бра­тоубийства? «Тебе и почерпнуть нечем…»

«ИИСУС СКАЗАЛ ЕЙ В ОТВЕТ: ВСЯКИЙ, ПЬЮЩИЙ ВОДУ СИЮ, ВОЗЖАЖДЕТ ОПЯТЬ, А КТО БУДЕТ ПИТЬ ВОДУ, КОТОРУЮ Я ДАМ ЕМУ, ТОТ НЕ БУДЕТ ЖАЖДАТЬ ВОВЕК, НО ВОДА, КОТОРУЮ Я ДАМ ЕМУ, СДЕЛАЕТСЯ В НЕМ ИСТОЧНИКОМ ВОДЫ, ТЕКУЩЕЙ В ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ…» /Ин. 4.10-14./

Конечно, тому, кто в реальности не сталкивался с вмешательством Бога в его жизнь, вернее, кто никогда не замечал этого вмешательства, трудно поверить, что Бог в силах не только почерпнуть из как угодно глубокого колодца /такого же глубокого, как наш кризис/ и напоить нас всех — переменить и экономику, и политику, и всю атмосферу в стране и наш «кризис» обернуть к нашей земной славе, Он в силах переменить и саму воду — из обыкновенной в живую, текущую  в    ж и з н ъ   в е ч н у ю.    Но для этого надо, как та самарянка — женщина, жившая в невежестве и блуде — сказать:

“ГОСПОДИН ДАЙ МНЕ ЭТОЙ ВОДЫ!»

«ДАЙ МНЕ ЭТОЙ ВОДЫ!»

«ДАЙ МНЕ ЭТОЙ ВОДЫ!»

И опять Москва конца тысячелетия, этот град, еще не решивший, то ли Вавилонская он блудница, то ли Ионина Ниневия, то ли забывший себя русский Китеж. Пройдемся по его улицам, по его торжищам, по его грязным площадям и наполненным человеческим мусором и убогой роскошью переходам и лавкам. И пусть прозвучат на этом фоне слова из Послания апостола Павла, своему ученику:

«ЗНАЙ ЖЕ, ЧТО В ПОСЛЕДНИЕ ДНИ НАСТУПЯТ ВРЕМЕНА ТЯЖКИЕ. ИБО ЛЮДИ БУДУТ САМОЛЮБИВЫ, СРЕБРОЛЮБИВЫ, ГОРДЫ, НАДМЕННЫ, ЗЛОРЕЧИВЫ, РОДИТЕЛЯМ НЕПОКОРНЫ, НЕБЛАГОДАРНЫ, НЕЧЕСТИВЫ, НЕДРУЖЕЛЮБНЫ, НЕПРИМИРИТЕЛЬНЫ, КЛЕВЕТНИКИ, НЕВОЗДЕРЖАНЫ, ЖЕСТОКИ, НЕ ЛЮБЯЩИЕ ДОБРА, ПРЕДАТЕДИ, НАГЛЫ, НАПЫЩЕННЫ, БОЛЕЕ СЛАСТОЛЮБИВЫ, ЧЕМ БОГОЛЮБИВЫ, ИМЕЮЩИЕ ВИД БЛАГОЧЕСТИЯ, СИЛЫ ЖЕ ЕГО ОТРЕКШИЕСЯ. ТАКОВЫХ УДАЛЯЙСЯ. К СИМ ПРИНАДЛЕЖАТ ТЕ, КОТОРЫЕ ВКРАДЫВАЮТСЯ В ДОМЫ И ОБОЛЬЩАЮТ ЖЕНЩИН, УТОПАЮЩИХ ВО ГРЕХАХ, ВОДИМЫХ РАЗЛИЧНЫМИ ПОХОТЯМИ, ВСЕГДА УЧАЩИХСЯ И НИКОГДА НЕ МОГУЩИХ ДОЙТИ ДО ПОЗНАНИЯ ИСТИНЫ… ЛЮДИ, РАЗВРАЩЕННЫЕ УМОМ, НЕВЕЖДЫ В ВЕРЕ… ЗЛЫЕ ЖЕ ЛЮДИ И ОБМАНЩИКИ БУДУТ ПРЕУСПЕВАТЬ ВО ЗЛЕ, ВВОДЯ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ И ЗАБЛУЖДАЯСЬ.

А ТЫ ПРЕБЫВАЙ В ТОМ, ЧЕМУ НАУЧЕН И ЧТО ТЕБЕ ВВЕРЕНО, ЗНАЯ, КЕМ ТЫ НАУЧЕН…» /2Тим. 3.1-14./

Едет крытый замызганный грузовик в потоке машин. Он нам знаком. И мы знаем, куда он едет.

То дождь льет.

То светит яркое солнце.

А он везет свой груз – к той самой цели…

«СЛУШАЙТЕ СЛОВО ГОСПОДНЕ, КНЯЗЬЯ СОДОМСКИЕ; ВНИМАЙ ЗАКОН БОГА НАШЕГО, НАРОД ГОМОРРСКИЙ!…

ЗЕМЛЯ ВАША ОПУСТОШЕНА, ГОРОДА ВАШИ… СЪЕДАЮТ ЧУЖИЕ… ВО ЧТО ВАС БИТЬ ЕЩЕ, ПРОДОЛЖАЮЩИЕ СВОЕ УПОРСТВО?…

ОМОЙТЕСЬ, ОЧИСТИТЕСЬ. УДАЛИТЕ ЗЛЫЕ ДЕЯНИЯ ВАШИ ОТ ОЧЕЙ МОИХ, ПЕРЕСТАНЬТЕ ДЕЛАТЬ ЗЛО; НАУЧИТЕСЬ ДЕЛАТЬ ДОБРО, ИЩИТЕ ПРАВДЫ, СПАСАЙТЕ УГНЕТЕННОГО, ЗАЩИЩАЙТЕ СИРОТУ, ВСТУПАЙТЕСЬ ЗА ВДОВУ. ТОГДА ПРИДИТЕ – И РАССУДИМ, ГОВОРИТ ГОСПОДЬ. ЕСЛИ БУДУТ ГРЕХИ ВАШИ, КАК БАГРЯНОЕ — КАК СНЕГ УБЕЛЮ; ЕСЛИ БУДУТ КРАСНЫ, КАК ПУРПУР, КАК ВОЛНУ УБЕЛЮ. ЕСЛИ ЗАХОТИТЕ И ПОСЛУШАЕТЕ, ТО БУДЕТЕ ВКУШАТЬ БЛАГА ЗЕМЛИ, ЕСЛИ ЖЕ ОТРЕЧЕТЕСЬ И БУДЕТЕ УПОРСТВОВАТЬ, ТО МЕЧ ПОЖРЕТ ВАС…

НАРОД МОЙ! ВОЖДИ ТВОИ ВВОДЯТ ТЕБЯ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ И ПУТЬ СТЕЗЕЙ ТВОИХ ИСПОРТИЛИ… ВЫРАЖЕНИЯ ЛИЦ ИХ СВИДЕТЕЛЬТСВУЕТ ПРОТИВ НИХ И О ГРХЕ СВОЕМ ОНИ РАССУЖДАЮТ ОТКРЫТО, КАК СОДОМЛЯНЕ, НЕ СКРЫВАЮТ: ГОРЕ ДУШЕ ИХ!…

ГОРЕ ТЕМ, КОТОРЫЕ МУДРЫ В СВОИХ ГЛАЗАХ И РАЗУМНЫ ПРЕД САМИМИ СОБОЮ!… КОТОРЫЕ ЗЛО НАЗЫВАЮТ ДОБРОМ И ДОБРО – ЗЛОМ… КОТОРЫЕ ХРАБРЫ ПИТЬ ВИНО И… ЗА ПОДАРКИ ОПРАВДЫВАЮТ ВИНОВНОГО, А ПРАВЫХ ЛИШАЮТ ЗАКОННОГО!…

Достигла машина цели — отверста пасть адского пламени, пожирающего гробы ниневитян в Новом Косино…

«ЗА ТО, КАК ОГОНЬ СЪЕДАЕТ СОЛОМУ, И ПЛАМЯ ИСТРЕБЛЯЕТ СЕНО, ТАК ИСТЛЕЕТ КОРЕНЬ ИХ, И ЦВЕТ ИХ РАЗНЕСЕТСЯ, КАК ПРАХ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ ОТВЕРГЛИ ЗАКОН ГОСПОДА…»

Рвет белое пламя материю, с шумом уничтожает бытие содомян.

Как птенцы в гнезде открывают рты, ожидая пищи от прилетевшей матери, так открывают верующие свои уста /рапид/ навстречу Святым Дарам Небесного их Отца.

«ДАЙ МНЕ ЭТОЙ ВОДЫ!»…

“И НИКТО НЕ ЗНАЕТ, КОГДА ОКОНЧАТСЯ ОТПУЩЕННЫЕ БОГОМ  ДЛЯ  НАШЕЙ  РУССКОЙ  НИНЕВИИ  ЭТИ        С О Р О К           Д Н Е Й…”