Заявка на сценарий документального фильма «ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ»
(Данный замысел является частью телевизионного проекта «Судьба как послание», но может рассматриваться и как проект отдельного документального фильма.)
Они были современницами – Софья Львовна Перовская и Юлия Петровна Вревская. И та, и другая не искали обычной женской судьбы, своего уютного гнездышка, а в нем – рядом с собой – своего любимого муженька и милых чадушек.
Что-то манило их (или кто-то манил их?) желать жизни неординарной, испытать долю избранных.
Кем избранных? Для чего?
Для спасения раненых, утешения умирающих?
Для фанатизма и цареубийства?
Став вдовою, Юлия Вревская, 35-летняя дочь знаменитого генерала Петра Варпаховского, была принята и обласкана при дворе, но оставила Петербург, высший свет, балы и салоны. Оставила приятное облако комплиментов и восхищенных взглядов, ее окружавшее. «Я во всю жизнь не встречал такой пленительной женщины. Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и добротой…» — это писатель Соллогуб. Пленялись ею многие знаменитости: поэт Полонский, художник Айвазовский, писатели Иван Тургенев и Виктор Гюго… Но она поступила – не в книгах, а в жизни – как героиня тургеневских повестей, поступила так даже не из любви к некому мужчине, а из желания обрести смысл своей жизни: уехала на войну.
Когда началась русско-турецкая война за освобождение Болгарии, она спешно прошла медицинские курсы и на свои средства организовала небольшой санитарный отряд. Став сестрой милосердия и ухаживая за тифозными солдатами, она сама заболела и умерла в чужих краях – молодой и красивой, несмотря на то, что императрица звала ее обратно. «Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг совершен. Она приставлена к ордену».
Ответ нашли в ее дневнике, уже после ее смерти: «Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».
Могилу в промерзлой земле ей выкопали раненые, за которыми она ухаживала. Они же несли ее гроб.
Одно из тургеневских стихотворений в прозе было посвящено ей: «Нежное, кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… она не ведала другого счастья… не ведала – и не изведала… Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике – никто не знал никогда, а теперь, конечно, не узнает… Да и к чему? Жертва принесена… дело сделано».
Жертва принесена… дело сделано:
«Царь убит!… Чтобы волю добыть, надо всем сговориться. Народ – сила: что захочет, то и будет!… Стой крепко друг за дружку, жизни не жалеючи! Не придется тогда никому лебеду да кору жевать да по миру ходить!… Станем же все, как один человек, за правду, за землю и волю!!»
Такие слова распространяла Софья Перовская через несколько дней, как она на Михайловской улице дала знак своим белым с кружевами платочком своим дорогим товарищам: едет, мол, царь, пора торжествовать справедливости!
Она была душой этого великого, как она считала, дела, и сама не бросала бомбу, как сказала она потом на допросе, лишь по одной причине: бомбы делали всю ночь, но не успели изготовить их в нужном количестве.
Когда начались аресты, ее уговаривали уехать из города, из страны, а она принялась готовить новый акт справедливости: налет и освобождение уже арестованных товарищей.
Софья Перовская тоже принадлежала высшей знати, ее дядя был Петербургским губернатором, она тоже была не дурна собой и умерла молодой. На виселице.
И перед казнью писала из тюрьмы своей матери: «Голубонька моя, мамочка, вспомни, что около тебя есть еще громадная семья, и малые, и большие, для которых для всех ты нужна, как великая своей нравственной силой…Во всякие минуты колебания твой образ меня всегда поддерживал… С самого детства ты была всегда моей самой постоянной и высокой любовью… Я о своей участи нисколько не горюю, совершенно спокойно встречаю ее, так как давно знала и ожидала, что рано или поздно, а так будет. И право же, милая моя мамуля, она вовсе не такая мрачная. Я жила так, как подсказывали мне мои убеждения; поступать же против них я была не в состоянии; поэтому со спокойной совестью ожидаю все, предстоящее мне… И тебе из-за меня горевать не стоит».
От предсмертного причастия она отказалась, но перед тем, как на нее накинули петлю, поднесенный священником крест поцеловала.
Только в самый последний момент, когда палач сталкивал ее с лестницы, ее ноги невольно так судорожно сжали выступающую часть верхней площадки, что два дюжих арестанта лишь с большим трудом оторвали их от точно приросшей к ним лестнице.
Потом о ней будут писать книги, снимать фильмы. В ее честь назовут улицы и детские дома. (О том, что при этом «акте справедливости» погиб один проходивший мимо мальчишка, да еще кучер и многие ранены – стоило ли вспоминать об этом? Мало ли пало невинных жертв даже и от своих во время самых справедливых и освободительных войн!)
Сочтемся славою?
Слава той первой женщины, баронессы, спустившейся в гнойный ад прифронтового лазарета и похороненной спасенными ею солдатами, меркнет перед известностью ее соотечественницы, пламенной революционерки, ослепленной своими убеждениями. И кто же из них внес больший вклад в историю, кто больше повлиял на нее? И кто больше заслуживает памяти потомков? И стоит ли нам сегодня горевать из-за этих двух необычных женщин, при этом обличая одну и возвышая другую?
Они обе не сожалели о содеянном, о краткости своей жизни, обе говорили, что знали, на что шли и выражали удовлетворение, что им довелось послужить благу.
Мы предлагаем другое – создать фильм-исследование. Фильм-постижение. Фильм-проживание – этих двух судеб. Как так получается, что две благородные (по крайней мере, по происхождению) женщины, воспитанные в одно время и в одной социальной среде, так отважно и так по-разному отдали себя этому благу? И что это за благо такое, которое можно понимать с точностью до наоборот?
И мы надеемся, что во всем этом нам поможет разобраться еще одна женщина, современница наших героинь: Анна Григорьевна Достоевская.
Верно служа своему мужу, спасая его от его мучительных страстей, воспитывая ему четверых детей, страдая от их болезней и нервной напряженности всей его жизни, пережив вместе с ним смерть двоих из детей, а потом пережив и смерть его самого – что оставила эта третья женщина нам – в своих воспоминаниях, в своей судьбе? Какой ключ для постижения той глубокой тайны, о которой сам Тургенев сказал: к чему нам ее разгадывать? Тайну ненависти и любви. Жертва принесена… дело сделано
Но не она ли, эта тайна, лежала, открытая, на ладони у одной девушки по имени Варвара, когда она протянула навстречу римскому императору, впервые – от человека к человеку – в знак главной радости жизни – в ответ на его усмешку протянула ему торжествующее красное пасхальное яйцо?
Разве такое мужчина смог бы сделать?
Тайну женского сердца легко узнать и увидеть – вот она, вся на ладони. Но, как ее ни фиксируй, как ни определяй, все равно она остается невыразимой: главная радость женского сердца – это творчество жизни. Аминь.